Преступники и преступления - маньяки, воры, террористы, пираты, мошенники - их биографии и исторические факты
МАНЬЯКИ
ВОРЫ
МАФИОЗИ

Кража в харьковском банке

Это дело мне особенно врезалось в память, может быть, потому, что им замкнулся круг моего долголетнего служения царской России. Оно памятно мне и потому, что сумма похищенного из банка была настолько велика, что в истории банковского дела в России подобных прецедентов не имелось.

Итак, 28 декабря 1916 года, то есть ровно за два месяца до революции, я, уже в качестве заведующего всем розыскным делом в Империи, получил в Департаменте полиции шифрованную телеграмму от заместителя начальника Харьковского сыскного отделения Лапсина, сообщавшего о краже, произведенной в банке Харьковского приказничьего общества взаимного кредита . Похищено было на 2 500 000 рублей процентных бумаг и некоторая, сравнительно незначительная, сумма наличных денег. Лапсин, сообщал, что воры, устроив лодкоп со двора соседнего с банком дома, проникли через него в стальную комнату банка и с помощью не виданных им (Лапсиным) доселе инструментов, распилили и распаяли стальные несгораемые шкафы, откуда и похитили вышеуказанные ценности. Следов воров обнаружить ему не удалось, но один из служащих банка , заподозренный в соучастии в преступлении, задержан и временно арестован. Эта телеграмма была получена мною утром, часов в 11, а в 4 часа директор Департамента полиции А. Т. Васильев, передавал мне, что министр внутренних дел, только что вернувшийся с Высочайшего доклада, заявил о желании Императора, прочитавшего в утренней газете сообщение е харьковской краже, видеть это преступление открытым в возможно близком будущем. Почему министр находит необходимым поручить ведение этого дела непосредственно мне самому.

Выехать в этот же день мне не удалось, так как харьковский курьерский поезд уже ушел, и я отложил отъезд на завтра, то есть до 29 декабря.

Эта дерзкая кража тревожила меня во всех отношениях: не говоря уже об исключительно крупной сумме похищенного, обратившей на себя внимание Императора, но и обстоятельства дела не давали уверенности в успехе моих розысков. Дело в том, что воры воспользовались рождественскими праздниками, то есть двумя днями, в течение коих банк был закрыт, а следовательно, с момента свершения и до момента обнаружения преступления протекло 48 часов. За этот промежуток времени воры могли основательно замести следы, а то и скрыться за границу.

Общая картина преступления заставляла думать, что в данном случае орудовали так называемые варшавские воры.

Эта порода воров была не совсем обычна и резко отличалась от наших, великороссийских. Типы варшавских воров большей частью таковы: это люди, всегда прекрасно одетые, ведущие широкий образ жизни, признающие лишь первоклассные гостиницы и рестораны. Идя на кражу, они не размениваются на мелочи, то есть объектом своим выбирают всегда лишь значительные ценности. Подготовка намеченного предприятия им стоит больших денег: широко практикуется подкуп, в работу пускаются самые усовершенствованные и весьма дорогостоящие инструменты, которые и бросаются тут же, па месте совершения преступления. Они упорны, настойчивы и терпеливы. Всегда хорошо вооружены. Будучи пойманы, не отрицают своей вины и спокойно рассказывают все, до конца, но не выдают, по возможности, сообщников.

В числе двух миллионов фотографий с дактилоскопическими оттисками и отметками, собранными в Департаменте с преступников и подозрительных лиц, имелась особая серия фотографий варшавских воров. Из этой группы карточек я захватил с собой в Харьков на всякий случай штук 20 снимков с особенно ловких и дерзких воров.

Вместе со мной, по моему предложению, выехал весьма способный агент, Линдер, молодой человек, польский уроженец, обладавший, между прочим, истинным даром подражания манере говорить по-русски всяких инородцев. Этому второму Мальскому особенно удавались евреи и чухонцы .

Итак, 29 декабря мы выехали с Линдером в Харьков и благодаря некоторому опозданию поезда прибыли туда 31 - го вечером. Я немедленно вызвал к себе Лапсина, каковой в устном рассказе передал дело. Он повторил, в сущности, содержание своей шифрованной телеграммы, добавив лишь подробности, на основании которых был арестован банковский служащий. Оказалось, что подкоп под стальную комнату велся из дровяного сарайчика, соседнего с банком двора, прилежащего к квартире, нанимаемой банковским служащим. Этот господин пользовался вообще неважной репутацией. В момент совершения кражи его не оказалось в городе, откуда он выехал с женой на два праздничных дня куда - то в окрестности Харькова. Но, несмотря на это алиби, судебный следователь счел нужным его арестовать, так как подкоп, несомненно, прорывался недели две, не меньше, и велся у самой стены занимаемой им квартиры, так что представлялось невероятным, чтобы стук кирок и лопат не обратил бы на себя внимание чиновника.

На следующий день я пожелал лично осмотреть место преступления. Осмотр подкопа подтвердил соображения следователя. Стальная же комната банка являла весьма любопытное зрелище: два стальных шкафа со стенками, толщиной чуть ли не в четверть аршина (1/4 аршина - это почти 18 см., были изуродованы и словно продырявлены орудийными снарядами. По всей комнате валялись какие - то высокоусовершенствованные орудия взлома. Тут были и электрические пилы, и баллоны с газом, и банки с кислотами, и какие - то хитроумные сверла, аккумуляторы и батареи - словом, оставленные воровские приспособления представляли из себя стоимость в несколько тысяч рублей.

Опрошенный мною арестованный чиновник оказался заядлым поляком, все отрицавшим и жестоко возмущавшимся незаконным, по его мнению, арестом.

Так как прорытие подкопа, равно как и подготовка к краже вообще, должны были занять немало времени, то воры, надо думать, прожили известное время в Харькове. Посему, взяв Линдера и местных агентов, я принялся объезжать гостиницы, захватив как привезенные с собой из Москвы 20 фотографий варшавских воров, так и карточку арестованного чиновника .

Мне посчастливилось! Из десятка гостиниц, нами посещенных , в одной опознали по моим карточкам неких профессиональных воров Станислава Квятковского и Здислава Горошка, в другой - Яна Сандаевского и еще троих, фамилии коих не помню, всего - шесть человек. Оказалось, они прожили в этих гостиницах c месяц и уехали лишь 26 - го числа.

Вместе с тем выяснилось новое обстоятельство. По фотографии арестованный чиновник был опознан лакеtм той гостиницы, где проживали Квятковский и Горошек. Лакей этот, шустрый малый , не только сразу же опознал обоих воров и чиновника, но со смешком поведал о тех перипетиях, косвенным участником коих он являлся за время проживания этих господ в его гостинице. По его словам, к Горошку, а особенно к Квятковскому, часто захаживал арестованный чиновник, и более того: Квятковский был, видимо, в любовной связи с женой ничего не подозревавшего чиновника. Эта женщина не раз навещала в гостинице Квятковского, и нередко ему, лакею, приходилось относить записочки то от него к ней, то обратно. Из этих тайных записок любопытный лакей и убедился, к своему удовольствию, в их связи. Этот первый день нового года казался мне не потерянным напрасно, и я заснул покойно .

Между тем дополнительные сведения, собранные об арестованном чиновнике, не говорили в его пользу. До Харькова он служил в Гельсингфорсе, в отделении "Лионского кредита", откуда и был уволен по подозрению в соучастии в готовившемся покушении на кражу в этом банке.

Мои дальнейшие вызовы и допросы арестованного чиновника ничего не дали. Он все так же продолжал отрицать всякую за собой вину. После долгих размышлений я решил попробовать следующее.

- Вот что! - сказал я моему Линдеру. - Сегодня же переезжайте в другую гостиницу подальше от меня: а завтра, под флагом дружбы с Квятковскпм и по причине предстоящего якобы отъезда вашего из Харькова, зайдите к жене арестованного чиновника и передайте ей привет от Квятковского. Для достоверности покажите ей фотографию последнего, будто бы вам данную, с дружеской надписью на обороте. Надпись по-польски вы сфабрикуйте сами. Образцом почерка Квятковского послужит его факсимиле, имеющееся на полицейской карточке. Было бы крайне желательно при этом получить от указанной дамы какое - либо письмо или записку, адресованную Квятковскому.

Линдер блестяще выполнил поручение. На следующий день он был принят этой особой. О своем визите он мне так рассказал :

"- Я пришел к вам, пани, от Стасика Квятковского, моего сердечного друга. Пан Станислав просит передать свой привет и сердечную тоску по пани.

- Я не розумем, цо пан муви! - смущенно сказала она. - Какой пан Станислав, какой пан Квятковский?

Я снисходительно улыбнулся.

- Пани очень боится! Но чтобы вы не тревожились, Стасик просил меня показать пани вот этот портрет. Не угодно ли? - И я протянул ей карточку с надписью.

Взглянув на нее, моя барынька просияла, видимо, успокоилась и стала вдруг любезнее.

- Ах, прошен, прошен, пане ласкавы, сядать!

После этого все пошло, как по маслу. Она призналась мне, что сильно соскучилась по Квятковскому, и поставила меня в довольно затруднительное положение, пристав с вопросом, где теперь пан Станислав. Я вышел из затруднения, сославшись на легкомыслие женщин.

- Пан Станислав, любя и доверяя вам всецело, тем не менее просил не называть пока его адреса, так как боится, что вы случайно можете проговориться. А ведь тогда все дело, так благополучно проведенное им и вашим супругом, может рухнуть .

- Напрасно пан Станислав во мне сомневается! Ради него, ради мужа, наконец, ради самой себя, я обязана быть осторожной. Впрочем, пусть будет, как он хочет !"

В результате, Линдер был всячески обласкан, накормлен вкусным обедом, а вечером, покидая гостеприимную хозяйку, он бросил небрежно:

- Быть может, пани желает написать что - либо Стасю, так я охотно готов передать ему вашу цедулку.

Пани обрадовалась случаю и тут же написала Квятковскому нежное послание, заключив его фразой:

"...Как жаль, коханы Стасю, что тебя нет со мной сейчас, когда муж мой в тюрьме !"

Поблагодарив Линдера за хорошо исполненное поручение, я на следующий день вызвал арестованного виновника.

- Ну, что же, вы все продолжаете отрицать ваше участие в деле?

- Разумеется!

- Вы отрицаете и знакомство ваше с Квятковским?

- Никакого Квятковского я не знаю!

- И жена ваша не знает пана Квятковского?

- Разумеется, нет! Кто такой этот Квятковскнй?

- Любовник вашей жены!

- Ну, знаете ли, этот номер не пройдет! Жена моя святая женщина, и в супружескую верность ее я верю, как в то, что дышу!

- И напрасно! Я могу вам доказать противное.

- Что за вздор! Ведь если бы и допустить недопустимое, то есть, что жена изменяет мне с Квятковским, то как бы вы могли доказать мне это? Ведь не держали же вы свечку над нею и паном Станиславом?

- А откуда вам известно его имя?

Чиновник сильно смутился, но, оправившись, ответил:

- Да вы как - то, на одном из допросов, так называли Квятковского.

- Я что - то не помню. Во всяком случае, у вас недюжинная память! Но оставим пока это, поговорим серьезно. Я делаю вам определенное предложение: я обещаю вам доказать, как дважды два - четыре, неверность вашей жены, а вы обещайте мне помочь разыскать Квятковского, замаравшего вашу семейную честь. Идет, что ли?

- Нет, не идет! Так как я, не зная Квятковского, не могу вам помочь и разыскать его. Но заявляю, что не пощажу любовника моей жены, буде таковой оказался бы!

- Ладно! Довольно с меня и такого обещания. Вы, конечно, хорошо знаете почерк вашей жены?

- Ну, еще бы!

- Так извольте получить и прочесть письмо ее, написанное вчера на имя Станислава Квятковского! - И я протянул ему переданный мне Линдером запечатанный розовый конверт.

Чиновник схватил конверт, вскрыл его, извлек бумагу и жадно накинулся на нее. Я наблюдал за ним. По мере чтения лицо его все багровело и багровело, руки начали трястись, дыхание становилось прерывистым. Наконец, кончив чтение, он яростно скомкал бумагу, метнул бешеный взгляд и, хлопнув кулаком по столу, воскликнул:

- Пся крэв! Ну, ладно, пане Станиславе, не скоро пожалуешь ты сюда! А если и пожалуешь, то не для свидания с моей женой! А ты, мерзавец, подлец ты этакий! Ну, теперь держись! Хоть и сам погибну, но и тебя потоплю! Господин начальник, - обратился он ко мне, - извольте расспрашивать, я теперь все - все скажу, рад вам помочь в поимке этого негодяя Квятковского!

- Хорошо! Где он теперь?

- Должно быть, в Москве, у любовницы Горошка, на Переяславльской улице.

- При нем и похищенное?

- Да, при нем. Он должен будет обменять процентные бумаги на чистые деньги и заняться дележом их среди участников .

- Так, быть может, он уже все обменял и поделил?

- Ну, нет! Это не так просто. Квятковский и Горошек крайне осторожны. Для предстоящего обмена должен приехать из Гельсингфорса в Харьков некий "делец" Хамилейнен, мой личный знакомый, каковой, получив от меня препроводительное письмо, здесь, в Харькове, выедет с ним в Москву, где и сторгует бумаги, примерно, за полцены их номинальной стоимости.

- Можете ли вы сейчас написать мне это письмо за вашей подписью и на имя Квятковского?

- Горю желанием скорее это сделать!

- И прекрасно! Вот вам конверт и бумага.

Через 10 минут письмо было готово, подписано и адресовано Квятковскому в Москву, на Переяславльскую улицу.

- Вот вам письмо, действуйте! - и чиновник радостно потер руки. - Ну, пан Станислав, держись! Будет и на моей улице праздник!

Чиновник откровенно признал свое участие в деле, выразившееся в предоставлении сарайчика для подкопа и обещании выписать из Гельсингфорса Хамилейнена. Вместе с тем он назвал имена и всех участников "предприятия". Их вместе с ним, Квятковским и Горошком, набралось 9 человек

Тотчас же выслав начальнику Московской сыскной полиции Маршалку (меня заменившему) фотографии пяти воров, опознанных в харьковских гостиницах, я просил его приложить старание к обнаружению пока трех из них, поставив вместе с тем на Переяславльской улице крайне осторожное наблюдение за Квятковским и Горошком.

Призвав к себе Линдера, я рассказал ему о признании чиновника и добавил:

- Отныне, Линдер, вы не Линдер, а Хамилейнен!

- Ридцать копеек, перки-фрви, куакола! - ответил он, скорчив бесстрастную, сопливую чухонскую физиономию.

Я невольно расхохотался.

За откровенное признание и оказанное тем содействие розыску я приказал ослабить до пределов возможного тюремный режим арестованному чиновнику. Ему было разрешено получать пищу из дому, иметь свидания, продолжительные прогулки, собственную постель и т. д. Но вместе с тем я пояснил начальнику харьковской тюрьмы все значение преступления арестованного, преступления, которым заинтересовался сам Государь Император. А потому, при всех послаблениях, я приказал установить строжайшую изоляцию для аре-стованного, внимательнейший контроль над его переда-чами и т. д. Работа в Харькове мне показалась законченной, и я с Линдером выехал в Петроград. Всю дорогу Линдер тренировался в финском акценте и к моменту; приезда в столицу достиг положительного совершенства. По дороге из Харькова я простудился, а потому не мог немедленно выехать в Москву, между тем дело не ждало. По этой причине я командировал туда временно вместо себя Л. А. Курнатовского. Курнатовский , бывший начальник Варшавского сыскного отделения, после эвакуации Варшавы был прикомандирован к Департаменту, в мое распоряжение. Я знал его за весьма ловкого и дельного чиновника. Вместе с Курнатовским отправился в Москву и Линдер, чтобы сыграть там роль гельсингфорского Хамилейнена . Одновременно я послал подробные инструкции и Маршалку, поручив ему ежедневно по телефону держать меня в курсе дела .

Через сутки после отъезда Курнатовского и Линдера Маршалк звонит мне и сообщает, что двое из остальных трех воров, опознанных в харьковских гостиницах, находятся в Москве и за ними установлено уже осторожное наблюдение.

Итак, из девяти участников один сидит в харьковской тюрьме , а четырех, считая Квятковского и Горошка, московская полиция не упускает из виду.

Я предложил Маршалку не форсировать событий до моего приезда , каковой состоится на днях, так как самочувствие мое уже улучшалось.

Перед отъездом Линдеру было мною приказано остановиться отдельно от Курнатовского и притом непременно в "Боярском Дворе". Эта гостиница имела то преимущество, что в каждом номере находился отдельный телефон. Моему "Хамелейнену" было приказано вести широкий образ жизни, каковой подобает миллионеру (это, впрочем, его не огорчило), раздавать щедрые чаевые, обедать с шампанским и т. д.

Дня через два я приехал в Москву. Пора было действовать. По моему предложению Линдер, закурив трубку, отправился к любовнице Горошка на Переяславльскую улицу, захватив, разумеется, и рекомендательное письмо арестованного харьковского чиновника. Для удобства дальнейшего изложения буду называть этого чиновника Дзевалтовским.

Линдеру было строжайше запрещено не только видеться со мной , но и близко подходить к М .- Гнездниковскому переулку, то есть к зданию сыскной полиции, где я проводил целые дни у Маршалка, руководя делом. По прежнему опыту было известно насколько осторожны и осмотрительны варшавские воры. И не подлежало сомнению, что за Хамилейненом будет устроена ими слежка.

Итак, я с нетерпением стал ожидать телефонных сообщений Линдера об его визите к даме Горошка. Часа через три он звонил и докладывал:

"Явился я на Переяславльскую улицу, позвонил; открывшая мне дверь субретка впилась в меня глазами.

- Барыня дома? - спросил я ее.

- Пожалуйте, дома ...

Я передал ей новенькую визитную карточку, на каковой значилось:

ЮГАН КАРЛОВИЧ ХАМИЛЕЙНЕН

А внизу петитом:

маклер Гельсингфорской биржи.

Ко мне в гостиную вскоре вышла красивая молодая женщина и, подняв удивленно брови, промолвила:

- Вы желаете меня видеть?

Я, ломая русскую речь на финский лад, сказал:

- Мне дали ваш адрес и сообщили, что у вас я могу повидаться с господином Квятковскпм.

- Квятковским? А кто это такой?

- Это господин, к которому у меня имеется письмо из Харькова, и нужен он мне по важному делу.

Барынька пожала плечами и ответила:

- Я, право, ничего сказать вам не могу. Впрочем, эту фамилию, кажется, я слышала от моего брата. Будьте любезны, оставить ваше письмо. Брат

часа через два вернется, а за ответом не откажите зайти завтра часов в 12.

Я несколько подумал, как бы в нерешительности, поколебался , а затем все же передал ей письмо Дзевалтовского. Во время нашего разговора входила горничная помешать печку, и я заметил, что последняя усиленно меня разглядывает.

"Эге! Будет слежка !.." - подумал я.

И действительно: надев пальто и дав горничной синенькую на чай, я вышел на улицу и вскоре же заметил закутанную фигуру , упорно следовавшую по моим пятам. По пути в гостиницу, я зашел как богатый человек в дорогой ювелирный магазин, пробыл в нем минут пятнадцать, купил довольно объемистую серебряную солонку с эмалью и с футляром в руках отправился в "Боярский Двор".

- Отлично, Линдер! Жду вашего завтрашнего рапорта.

На следующий день Линдер докладывает:

"Явился я на Переяславльскую ровно в 12. На этот раз меня приняли двое мужчин и, назвавшись Квятковским и Горошком ( это, действительно, были они), заявили, что брат хозяйки, передав им письмо Дзевалтовского, предоставил эту квартиру для деловых переговоров со мной.

- Вы давно прибыли из Гельсингфорса? - спросили они меня .

- Сейчас я из Харькова, где пробыл трое суток, - отвечал я . - Все это время я провел с Дзевалтовским и его супругой, три раза у них обедал. Господин Дзевалтовский предложил мне купить у вас на два с половиной миллиона процентных бумаг и снабдил для этого письмом к вам, господин Квятковский. Кстати, его супруга, узнав, что мне предстоит видеться с вами, два раза настойчиво просила передать папу Станиславу ее искренний и дружеский привет.

Тут я взглянул на Квятковского и лукаво улыбнулся. Он, видимо, обрадовался поклону и окончательно успокоился на мой счет, признав во мне "неподдельного" Хамелейнена. После этого разговор принял чисто деловой характер. Я пожелал видеть товар. Мне ответили, что его сейчас нет, и ограничились лишь образцами, показав их тысяч на сорок. Я долго и внимательно их рассматривал, одобрил и приступил к торгу. За 2 1/2 миллиона с меня запросили сначала 2. Я стал протестовать, уверяя, что организация сбыта мне обойдется дорого. В России продать бумаги невозможно, так как они, конечно, уже давно зарегистрированы всеми банками и кредитными учреждениями, как "нелегально" приобретенные. Между тем ввиду войны Россия блокирована, и переправить их за границу нелегко. Наконец мы в принципе сошлись на I 200 000 руб. Договорившись о цене, Квятковский и Горошек заявили, что желали бы иметь уверенность и гарантию в моей покупательской способности прежде, чем доставить товар на Переяславльскую. Я вывернул было им бумажник, туго набитый "куклами" (пачки прессованной газетной бумаги, обернутые с наружной и внутренней стороны пятисотрублевками), но они на это лишь снисходительно улыбнулись и сказали:

- Этих денег, конечно, далеко не достаточно!

- Разумеется! .. - ответил я.

- Но не могу же я носить при себе 1 200 000 рублей!

- Как же вы думаете быть? - спросили они.

Я ответил, что подумаю и постараюсь доставить им на завтра ту или иную гарантию.

- Если ничто меня не задержит, то буду у вас завтра, в это время, - сказал я, покидая их".

Какую же гарантию мог им представить Линдер?

Я долго ломал себе голову и наконец остановился на следующем : я отправился в одно из почтовых отделений, возглавляемое моим знакомым, неким Григорьевым, и находящееся неподалеку от Переяславльской улицы.

- У меня к вам просьба, - сказал я Григорьеву. - Завтра, между 12 и 4 часами дня, явится к вам в отделение некий господин Хамелейнен, может быть, в сопровождении знакомого , и подаст телеграмму в Гельсингфорс, в отделение "Лионского кредита" с требованием перевода 1 200 000 рублей на текущий его счет в Московское отделение Волжско - Камского банка. Будьте добры лично принять эту телеграмму, но, конечно, не отправляйте ее, а передайте потом мне .

Григорьев обещал все выполнить в точности, а я поставил Линдера в курс его дальнейшего поведения. Для большей убедительности Линдер должен был в своей телеграмме указать адрес на Переяславльскую улицу, куда надлежало гельсингфорскому банку направить ответную телеграмму, извещавшую о состоявшемся переводе.

На следующий день Линдер в точности выполнил всю программу: в присутствии Квятковского дал телеграмму и просил последнего немедленно известить его по телефону в "Боярский Двор" о получении ответа из Гельсингфорса.

Направившись снова к Григорьеву, я прочитал телеграмму Линдера, составленную в выражениях, выше мной приведенных, и тут же написал ему ответ: "Москва, Переяславльская улица, 14, Хамелейнен. Согласно вашему требованию, 1 200 000 (миллион двести тысяч) рублей переводим сегодня Московский Волжско - Камский банк ваш текущий счет № 13 602 (тринадцать тысяч шестьсот два). Правление отделения Лионского кредита".

Григорьев любезно отстукал на бумажной ленте текст этой телеграммы, наклеил его на телеграфный бланк, пометил сбоку место оправления (Гельсингфорс), число и час, заклеил телеграмму и передал ее мне. На следующее утро агент Потапкин, переодетый почтальоном, полетел на Переяславльскую улицу, передал телеграмму и получил даже трешку на чай.

Линдер принялся ждать обещанного извещения по телефону.

Однако день кончился, но никто ему не позвонил. Я стал уже волноваться, плохо спал ночь; но вот на утро звонит мне Линдер:

- Меня, господин начальник, известили о телеграмме, переслав ее, и просили быть завтра, к двум часам на Переяславльской для окончания дела.

Линдер сообщил мне это каким - то упавшим голосом.

- Что это вы, Линдер, как будто испугались?

- Да, не скрою, что жутковато! Ведь вы подумайте, господин начальник: являюсь я туда, по их мнению с миллионом двумястами тысячами, а что, если этим мошенникам придет мысль меня убить и ограбить?

- Ну, вот тоже! .. Точно вы не знаете, что воры - профессионалы их калибра на "мокрые" дела (убийства) не пойдут! Разве - в случае самообороны.

- Так - то оно так, а все - таки боязно! Почем знать?

- Не падайте духом, Линдер, и помните, что внеочередной чин не дается даром! Вы вот что скажите мне: прихожая на Переяславльской близко расположена от гостиной, где обычно вас принимают?

- Да совсем рядом, они смежны.

- Из окон гостиной можно видеть улицу и подъезд дома?

- Да, крайнее окно выходит к самому подъезду.

- Прекрасно! Через час к вам явится агент под видом приказчика ювелирного магазина, где вы на днях покупали солонку. Он принесет вам футляр с заказанной якобы вами вещью и непременно пожелает передать вам ее лично. Запомните его наружность. Этот агент будет завтра, в 11 час. 30 мин. утра, стоять справа от подъезда вашей гостиницы, переодетый лихачом; на нем вы и поедете в банк и на Переяславльскую. Я сейчас с этим "приказчиком" пришлю вам написанную диспозицию завтрашнего дня. По телефону о ней говорить и долго, и небезопасно. Кроме того, этим способом исключается возможность ошибок: у нас будет достаточно времени изучить ее в точности. Ну, до свидания , Линдер, желаю вам полного успеха, и ке забывайте о предстоящей награде.

Повесив трубку, я принялся писать.

"Ровно в 32 часов выходите из дому и усаживайтесь на поджидающего вас лихача справа от подъеза. Едете на нем в Волжско - Камский банк, выходите у подъезда, держа под мышкой небольшой, заведомо пустой портфельчик. В банке вас встречает агент, что явится сегодня к вам в 8 часов вечера под видом знакомого (запомните хорошенько его лицо) и где - либо в уборной банка набьет ваш портфель двенадцатью пятисотрублевыми "куклами", изображающими 100 тысяч рублей каждая. Пробыв в банке не менее часа, вы выходите из него , озабоченно озираясь и демонстративно таща набитый портфель под мышкой. Лихач вас доставит на Переяславльскую, где станет вас ожидать у подъезда. Если, паче чаяния, "товара" на этот раз не окажется на месте, то выругайтесь или держите себя сообразно с обстоятельствами, но, не поднимая тревоги, уезжайте не в духе домой. Если товар на месте, то, убедившись в этом, начните приемку, что должно с проверкой бумаг и купонов занять у вас примерно около двух часов. Во время приемки, как бы опасаясь, чтобы извозчик не уехал, подойдите к окну, громко постучите в стекло и обернувшемуся на стук лихачу строго погрозите пальцем и мимикой передайте ему приказание дожидаться вас хоть до вечера. Лихач, как бы озябнув, примется бить себя рука об руку и по плечам, что послужит сигналом для дежурящего напротив Курнатовского. Ровно через полчаса после этого сигнала (по часам) Курнатовский с дюжиной агентов ворвется в квартиру и переарестует всех. Было бы желательно, но не необходимо, под каким - либо предлогом пройти вам в прихожую и незаметно приоткрыть дверь , выходящую на лестницу, что облегчило бы Курнатовскому с людьми моментально ворваться в гостиную. Впрочем, при наличии заготовленных заранее приспособлений, дверь, в случае чего, будет в минуту взломана. Предписываю вам строжайше придерживаться этой программы, предоставляя вам лишь право менять по собственному усмотрению только несущественные детали своего поведения, однако не нарушающие ни йоту общего намеченного плана ".

Эту своего рода диспозицию я направил тотчас же к Линдеру, в "Боярский Дом", с агентом.

На следующий день к 2 часам Переяславльская улица была запружена агентами: 4 дворника с метлами и ломами скалывали и очищали лед, тут же сновало три извозчика, на углу газетчик выкрикивал названия газет, на другом - нищий просил милостыню, какой - то татарин с узлом за спиной обходил, не торопясь, дворы и заунывно кричал: "Халат, халат! .." Л. А. Курнатовский сидел напротив наблюдаемого дома в пивной лавке и меланхолично потягивал из кружки пиво . Все люди, разумеется, были вооружены браунингами.

Ровно в 2 часа к подъезду подлетел лихач, едва осадив рысака. Из саней вышел Линдер с портфелем под мышкой, пугливо огляделся кругом и, наконец, вошел в подъезд особняка. "Прошло пожалуй, около часу, - рассказывал мне потом Курнатовский .- Я не спускал глаз слихача. Наконец я с облегчением увидел, как наш возница принялся хлопать рукавицами сначала друг о дружку, а затем и крестообразно по плечам, мерно раскачиваясь туловищем взад и вперед. Я взглянул на часы: было без пяти три. Ровно 25 минут четвертого я вышел из лавки, мигнул моим людям и быстро в сопровождении десятка подбежавших агентов ворвался в подъезд . Дверь квартиры оказалась открытой, и мы, пробежав прихожую, ворвались в гостиную. Не успел наш Линдер вскрикнуть с деланным изумлением что - то вроде "Тер - р - риоки !", как столы были опрокинуты, бумаги рассыпаны, а Квятковский и Горошек оказались поваленными на пол, обезоруженными и в наручниках. В общей потасовке досталось и Линдеру, продолжавшему выкрикивать какие - то чухонские ругательства. Обыска делать не пришлось, так как все похищенные процентные бумаги оказались налицо".

В большом волнении сидел я в сыскной полиции, ожидая исхода линдеровской "покупки". Время тянулось бесконечно долго. Я пытался представить себе происходящее: вот 2 часа - Линдер не звонит, следовательно, "товар" оказался на месте. Вот четыре - возможно, что лихач дал сигнал и Курнатовский готовится нагрянуть. Может, уже и нагрянул ?!

Около пяти часов послышался шум, топот многих шагов, и в кабинет ко мне вошли и Курнатовский с агентами, и арестованные Квятковский, Горошек и Линдер. Курнатовский нес в руках отобранный чемоданчик с бумагами.

- Что, Людовик Антонович, деньги все налицо?

- Да, Аркадий Францевич, все.

- Ну, слава Богу!

Горошек и Квятковский все время конфузливо глядели на Линдера, словно извиняясь за невольное вовлечение его в беду. Впрочем, это продолжалось недолго, так как Линдер, оборотясь ко мне, сказал:

- Прикажите, г - н начальник, снять с меня эти проклятые наручники! У меня от них затекли руки.

Я, улыбнувшись, приказал освободить Линдера и предложил ему сесть. Увидя это и услыша чистую речь Линдера, поляки опешили и, раскрыв рты, впились в него изумленными глазами .

Выслушав краткий доклад Курнатовского, я предложил Линдеру рассказать о своем последнем визите.

"- Приехал я, г - н начальник, ровно в 2 часа на Переяславльскую, снял пальто, но в гостиную вошел обмотанный вот этим бело - зеленым вязаным шарфом. Извиняясь за него, я сказал: "Ну и Москва ваша! Едва приехал, а уже простудился - и кашель, и насморк !" - "Москва - не Варшава, и климат здесь не наш !". После этого Горошек и Квятковский усердно стали предлагать мне выпить стакан вина за предстоящую сделку. Они тянули меня к здесь же стоящему столику, на котором виднелись несколько марок шампанского, дорогие фрукты и конфеты. Я решительно отказался, заявив, что прежде всего дело, а потом уже и вспрыски. Они очень не настаивали, и вскоре мы заняли места; я - с одной стороны двух сдвинутых и раскрытых ломберных столов, а Квятковский и Горошек - с другой. "Прежде, чем приступить к приемке и расчету, для меня было бы желательно видеть весь товар, а для вас, очевидно, - деньги. Вот почему прошу рас выложить все продающиеся бумаги на стол, что касается денег, то вот они". Я раскрыл свой портфель, быстро высыпал его содержимое и еще быстрее спрятал пачки обратно. Квятковский вышел и принес из соседней комнаты чемоданчик и выложил из него на стол кипы процентных бумаг. Мы вооружились карандашами, бумагой, и началась приемка. Я тянул сколько возможно: осматривал каждую бумагу, подробно записывал наименование, проверял купоны и т. д. К счастью, бумаги были не очень крупного достоинства, все больше в 5 и 10 тысяч, та-ким образом, число их было велико. Приняв их на 500 тысяч, я откинулся на спинку кресла, раскашлялся, и взглянув на часы, деланно ужаснулся: "Господи! Уже три часа, а проверено меньше четверти! - Затем, словно спохватившись: - Как бы не уехал мой дурак!" И, встав, я поспешно подошел к окну, громко постучал в стекло и выразительно погрозил лихачу пальцем. Затем снова уселся и продолжал приемку, не забывая время от времени кашлять. Минут через 20 я симулировал новый и жестокий приступ кашля, что называется, до слез, и полез в карман за носовым платком. Его якобы не оказалось. "Наверное, он в пальто", - сказал я и, не дав опомниться моим "продавцам", быстро встал и, не расставаясь ни на минуту с портфелем, прошел н прихожую. Оглянувшись и не видя за собой никого, я поспешно отщелкнул французский замок на двери и, вынув из кармана платок, вернулся в гостиную, прижимая его к губам и обтирая глаза. Мы опять принялись за дело, но не прошло и 10 минут, как из прихожей неожиданно ворвались наши люди, и мы оказались поваленными, обезоруженными и скрученными. Кстати, г-н начальник, прикажите вернуть мне мой браунинг".

Поляки, не отрывая глаз от Линдера, слушали его рассказ, после которого Квятковский воскликнул:

- Як Бога кохам, ловко сделано! Что и говорить! Я готов был бы об заклад биться, что пан не русский, а финн! Да, наконец, поклон от пани Дзевалтовской, телеграмма, деньги , сегодняшняя поездка за ними в банк! Ведь пан не знал, что люди мои следили за вами?

- Все, все знал, пан Квятковский! - ответил Линдер, - На то мы и опытные сыщики, чтоб все знать! Вы, варшавские гастролеры, работаете тонко, ну а мы вас ловим еще тоньше .

Квятковский поцокал языком и недоуменно покачал головой из стороны в сторону.

- Вы не сердитесь, господа, если при аресте вас несколько помяли, - сказал я, - но вы сами понимаете, что при данных обстоятельствах это было неизбежно.

- Помилуйте, г - н начальник, мы нисколько не в претензии . Что же делать? Мы берем, а вы ловите, каждый свое дело делает. Жалко, что сорвалось все так неожиданно. Но мы свое наверстаем, будьте уверены!

- Скажите, не укажете ли вы мне адреса остальных семи человек, участвовавших с вами?

- Нет, г - н начальник, не укажем. Мы пойманы, деньги вами найдены, ну и Бог с ними! А выдавать мы никого не будем.

- Это ваше дело, конечно! Но я надеюсь, что и без вашей помощи мы их разыщем.

Я приказал немедленно арестовать и тех двух воров, о которых мне телефонировал Маршалк еще в Петрограде и за коими все эти дни был установлен надзор. К вечеру было арестовано еще трое участников, нарвавшихся на засаду, оставленную нами в квартире на Переяславльской. Таким образом, считая с чиновником Дзевалтовским, нами было задержано восемь человек из девяти. Девятый скрылся бесследно и до Февральской революции не был обнаружен.

По ликвидации этого громадного дела на работавших в нем посыпались награды: Лапсину (харьковскому помощнику начальника сыскного отделения) дана денежная награда. Линдер получил чин вне очереди, Курнатовский украсился Владимиром 4 - й степени.

Так были отмечены наши заслуги царским правительством. Временное правительство отметило их несколько иначе. При нем двери тюрьмы широко раскрылись для выпуска из тюремных недр всякого мазурья и для помещения туда нашего брата. Бедный Курнатовский, встретивший революцию в должности начальника Харьковского сыскного отделения, на каковую был назначен через две недели после раскрытия вышеописанной кражи, был посажен в ту же харьковскую тюрьму, где и встретился и с Горошком, и с Квятковским, и прочими участниками банковской кражи. К чести последних, должен сказать, что ни мести, ни злорадства они к Курнатовскому не проявили и вообще поведением своим в этом отношении резко отличались от наших российских воров. По моему ходатайству перед князем Г. Е. Львовым Курнатовский был освобожден и, промаясь с год в России, эмигрировал наконец в Польшу, где и поныне состоит не то начальником, не то помощником начальника Варшавского уголовного розыска. Маршалк и Линдер , тоже протомившись известное время в Совдепии, перебрались в Варшаву, где, насколько мне известно, занимаются ныне коммерцией. Что касается вашего покорного слуги, то осенью 1918 года он чуть ли не в одном пиджаке пробрался к гетману , в Киев. С падением Скоропадского и при нашествии Петлюры я дважды порывался выбраться из Киева, но оба раза меня высаживали петлюровцы из поезда, и, таким образом, я застрял и пережил в Киеве большевистское нашествие.

В эту мрачную пору я брел как - то по Крещатику. Вдруг слышу голос

- Никак пан Кошко?

Поднимаю голову и вижу пред собою Квятковского и Горошка. Я так и обмер! Ну, думаю, пропал я: сейчас же выдадут большевикам! Но Квятковский, видя мое смущение, сказал :

- Успокойтесь, пане Кошко, зла против вас не имеем и одинаково с вами ненавидим большевиков.

Затем, взглянув на мое потертое платье, участливо предложили:

- Быть может, вы нуждаетесь в деньгах? Так, пожалуйста, я вам одолжу! ..

На мой отрицательный ответ, он, улыбнувшись, заметил :

- Вы, быть может, думаете, что деньги ворованные? Нет, мы теперь это бросили и занимаемся честной коммерцией! ..

Я, разумеется, отказался и от "честных" денег, но не скрою, что от души был тронут этими людьми, что, впрочем , им и высказал. Из Киева я перебрался в Одессу, оттуда - в Крым, затем - в Константинополь и наконец в Париж. Но о периоде моей крымской деятельности в роли заведующего уголовной полицией, равно как и о моем частном бюро уголовного розыска в Константинополе, я, может быть, расскажу вам во втором томе моих служебных воспоминаний .

Из воспоминаний А. Ф. Кошко, главы Московской сыскной полиции, изданных в Париже, в 1926 г .
ТЕРРОРИСТЫ
АФЕРИСТЫ
ПИРАТЫ
ДРУГИЕ...
ПРЕСТУПЛЕНИЯ