Место рождения - Мичиган
Место жительства - с 1900 года - Лондон, Хиллдроп-Крисчент,
39
Профессия - врач
Жена - в 1892 году он женился на красотке, которая называла
себя Кора Тарнер или Бель Эрмо, а на самом деле была
Кунигундой Макамотски
Преступление - убийство в ночь на 1 февраля 1910 года в
Лондоне жены Коры
Арест - борт парохода Montrose
Приговор - 22 октября 1910 года "Виновен"
Смерть - 23 ноября Криппен был повешен.
ДЕЛО ОБ УБИЙСТВЕ ЖЕНЫИстория Хоули Харви Криппена, убившего в ночь на 1 февраля
1910 года в Лондоне свою жену Кору, содержит все
предпосылки для того, чтобы стать классическтм примером
детективной истории. Внимание широкой публики привлекло
романтически-авантюрное бегство убийцы с его переодетой
мальчиком любовницей, ровно как и тот факт, что арестовать
убийцу на борту парохода Montrose удалось благодаря
новейшему тогда изобретению - беспроволочному телеграфу.
Началось дело Криппена 30 июня 1910 года, когда мужчина по
фамилии Нэш попросил Скотланд - Ярд заняться судьбой его
приятельницы-актрисы, которая исчезла еще 1 февраля.В
артистическом мире она была известна под псевдонимами Кора
Тернер и Бель Эльмор.Ее настоящее имя Кора Криппен.Она была
супругой американского врача доктора Криппена, который с
1900 года жил в Лондоне.
История, которую Нэш поведал старшему инспектору Уолтеру
Дью вуглядела следующим образом. Криппен занимал небольшой
дом в Северном Лондоне по адресу Хиллдроп-Крисчент, 39.
Здесь, вечером 31 января он и Кора принимали своих
друзей-артистов Мартинелли, которые ушли домой около
половины второго ночи. И с тех пор Кора Криппен исчезла.
3 феврля в ансамбль, где выступала Кора поступили два
подписанных ее именем письма, в которых было сказано, что
в виду болезни она вынуждена уехать к родственникам в
Калифорнию. Письма были написаны не рукой Коры. Мартинелли и
другие друзья Коры обратились к Криппену за более подробными
объяснениями, но вместо них Криппен появляется на балу со
своей секретаршей Этель Ли Нив. Все были еще больше
шокированы, когда Этель стала носить меха и драгоценности
Коры, а 12 марта и вовсе переехала жить в его дом.Но 24
марта Криппен сообщил друзьям своей жены, что она умерла в
Лос-Анжелесе от воспаления легких.
8 июля старший инспектор Дью направился
Хиллдроп-Крисчент. Там он обнаружил только Этель Лив Нив. Сам
же Криппен работал на Оксфорд Стрит.Т ам Дью и нашел его
занятого удалением зубов.
Криппен оказался маленького роста, 50 лет мужчиной с
выпученными за стеклами очков в золотой оправе глазами и
большими усами. Не высказав ни малейшего удивления Криппен
сказал инспектору, что история которую он рассказал друзьям
своей жены не соответствует действительности, и что на
самом деле его жена жива, и уехала с одним богатым
человеком. Историю же он якобы придумал, чтобы о нем не
говорили как об обманутом муже.
Криппен привел инспектора в свой дом, открыл двери во все
помещения и предложил полиции помощь в розысках его жены.
Дью остался удовлетворен беседой с Криппеном и составил
протокол, которым думал закончить дело. Однако во время
составления протокола ему потребовалось уточнить некоторые
данные, но когда он 11 июля заглянул на Оксфорд стрит
выяснилось, что 9 июля Криппен в страшной спешке покинул
Лондон в неизвестном направлении. Дью тотчас же поспешил в
дом Криппена и обнаружил, что он пуст. Вместе с Криппеном
исчезла и Этель Ли Нив. Лишь теперь у Дью зародились
подозрения и он приступил к тщательному обыску всего дома и
13 июля обнаружил в полу подвала место, где кирпичный пол
был расшатан. Когда же он вынул кирпичи и удалил слой глины,
то наткнулся на останки какого-то тела, кровавое месиво,
в котором нельзя было отличить ни головы, ни конечностей,
а пожалуй только остатки деталей одежды, в том числе
дамскую нижнюю сорочку.
Инспектор сообщил о находке в Скотланд-Ярд, и на следующий
день около 11 часов утра в дом на Хиллдроп-Крисчент пришел
доктор Огастес Джозеф Пеппер, чтобы исследовать страшную
находку.
Пеппер очень быстро понял, что здесь поработал человек
хорошо знакомый с анатомией. Убийца не только отделил голову
от туловища, но и вынул из тела все кости и уничтожил либо
спрятал их в другом месте чтобы сделать невозможной
идентификацию по скелету. Все части тела по которым можно
было определить пол жертвы были удалены, исчезли также все
мускульные части и кожный покров. Пеппер велел осторожно
извлечь все останки и перевезти их в морг Излингтона. 15 июля
он предпринял их тщательный осмотр, длившийся несколько
часов. Между частями тела он обнаружил остатки пижамы на
которой была фирменная этикетка одного очень известного
магазина "Ателье сорочек братьев Джонс Холлоуэй". Эта при
данных обстоятельствах о многом говорящая находка вселила в
Пеппера надежду, что убийца, несмотря на свою осторожность
мог допустить и другие оплошности. Из состояния частей тела
можно было заключить, что все они пролежали под полом
подвала не больше 8 недель. Внутренние органы, которые можно
было распознать не несли признаков какого-либо
заболевания. Пеппер дал частицы этих органов для экспертизы
на содержание в них яда. Дальше этого он пока не
продвинулся. То, что лежало перед ним представляло собой не
поддающуюся идентификации мешанину мяса, жира, кожи, и
нескольких волосков. По длине волос и нижней сорочке можно
было предположить, что речь идет о трупе женщины. Но это не
являлось доказательством.
Между тем, утром 15 июля руководство дальнейшим
расследованием взял на себя Ричард Мьюир. Он ждал результатов
со свойственной ему твердостью и непреклонностью. Мьюиру было
совершенно ясно, что он не выиграет дело против Криппена,
если не докажет, что останки, найденные в подвале,
являются останками Коры Криппен.
Подруги Коры опознали нижнюю сорочку: она принадлежала
Коре. Но и это не могло быть доказательством. После полудня
15 июля Пеппер еще не был в состоянии дать Мьюиру какую либо
надежду на успех. Лишь после долгой и утомительной работы он
обнаружил большой лоскут кожи размером примерно 14 на 18
сантиметров, на краю которого сохранились несколько волос,
которые выглядели как лобковые волосы. Речь могла идти о
лоскуте кожи с нижней части живота. Особый интерес Пеппера
возбудило одно специфическое изменение на поверхности кожи.
Оно могло быть вызвано и образованием после смерти складок
на коже. Но одна деталь напомнила Пепперу, десятилетиями
работавшему хирургом операционный шрам. Мьюир тотчас же
опросил друзей Коры Криппен. В результате выяснилось, что
исчезнувшая подвергалась в Нью-Йорке серьезной
гинекологической операции.
Примерно в это же время Скотланд-Ярд издал циркуляр о
розыске Криппена и Этель Ли Нив с точным описанием их
внешности. Этот приказ был доставлен также на все
отплывающие суда. Один из его экземпляров попал в руки
капитана британского пассажирского суда"Montrose", который
20 июля прибыл в Антверпен, где взял на борт среди прочих
пассажиров некоего мистера Джона Фила Робинсона и его сына.
На второй день плавания капитану Кенделлу бросилось в глаза
, что сын проявляет за общим столом явно женские манеры.
Дальше-больше: он пришел к выводу, что своим поведением
Робинсоны скорее напоминают влюбленную пару, нежели отца с
сыном. О своем подозрении он сообщил по радио владельцу
судна в Англию. 23 июля старший инспектор Дью и сержант
Митчелл поднялись на борт морского экспресса "Laurentic", а
31 июля достигли "Montrose" возле Квебека и арестовали
Робинсонов, оказавшихся Криппеном и Этель Ли Нив.
Оставалось еще доказать, что лоскут кожи принадлежит Коре
Криппен, для чего нужно было доказать, что складка на коже
ничто иное чем шрам от операции. Путем сложных медицинских
объяснений Пеппер доказал это и Криппену было предъявлено
обвинение в убийстве жены.
22 октября 1910 года в деле Криппена была поставлена точка.
Присяжные, посовещавшись всего 27 минут, присяжные вынесли
вердикт :"Виновен".Четыре недели спустя, 23 ноября Криппен
был повешен.
Дело Криппена. Лондон, 1910 годДело Харви Криппена, убившего в Лондоне в ночь на 1 февраля
1910 года свою жену Кору, имело все предпосылки стать
классическим примером в истории криминалистики.
Романтически-приключенческий побег убийцы с любовницей,
переодетой мальчиком, вызвал не меньший интерес, чем тот
факт, что Криппен был арестован на борту парохода "Монтроз"
благодаря новому открытию - беспроволочному телеграфу.
Однако за этим приключенческим фасадом скрывалось то, из-за
чего дело Криппена оказало большое влияние на развитие
судебной медицины в Англии.
Дело Криппена началось 30 июня 1910 года, когда в
Скотланд-ярд обратился господин по фамилии Нейш и попросил
выяснить судьбу его приятельницы, артистки, которая
бесследно исчезла 1 февраля. Ее сценическими именами были
Кора Тарнер или Бель Эрмо, а настоящее имя - Кора Криппен.
Она была супругой американского врача Криппена,
представителя американской фирмы патентованных медикаментов
"Муньон ремдиз" и зубоврачебной фирмы "Тус спэшиалистс",
проживавшего в Лондоне с 1900 года.
Нейш поведал шеф-инспектору Вальтеру Дью следующую историю:
Криппен занимает небольшой дом в северном районе Лондона на
Хиллдроп Крезент, 39. Здесь 31 января он и Кора принимали
друзей артистов, известных под именем Мартинелли. Мартинелли
ушли в 1.30 ночи. С тех пор Кору Криппен больше не видели.
Нейш описал ее как жизнерадостную, здоровую женщину лет
тридцати пяти. 3 февраля союз "Мюзик-холл лэйдиз гилд",
членом которого была Кора Криппен, получил два подписанных
ею письма. В них Кора Криппен сообщала, что из-за болезни
одного из ее близких родственников она вынуждена уехать в
Калифорнию. Письмо было написано чужой рукой. Мартинелли и
другие друзья Коры обратились к Криппену за разъяснением, но
вместо разъяснений он вдруг появился на балу со своей
секретаршей Этель Леневе. Все обратили внимание, что на
молодой особе были драгоценности и меха Коры Криппен, и что
12 марта она переехала в дом Криппена. А через десять дней
Криппен сообщил друзьям, что жена его умерла в Лос-Анджелесе
от воспаления легких.
Шеф-инспектор Дью 8 июля отправился на Хиллдроп Крезент.
Дома была только Этель Леневе, симпатичная женщина лет
двадцати. Криппен работал на Оксфорд-стрит. Там Дью и застал
его. Перед ним был небольшого роста человек, лет пятидесяти,
с пышными усами, с глазами навыкате, в очках с золотой
оправой. Совершенно спокойно он заявил инспектору: "Я думаю,
лучше сказать всю правду. История, которую я рассказывал о
смерти моей жены, - ложь. Насколько мне известно, она жива".
Правдой же было, как рассказал он дальше, то, что жена
покинула его с более богатым человеком. Историю с ее смертью
он выдумал, чтобы не выступать в роли покинутого мужа.
Криппен охотно рассказывал о своей жизни. Подробности Дью
узнал от его знакомых. Криппен родом из Мичигана, получил
диплом в Нью-Йорке, работал врачом в Детройте, Сантьяго,
Филадельфии. В 1892 году он женился на красотке, которая
называла себя Кора Тарнер или Бель Эрмо, а на самом деле
была Кунигундой Макамотски. У Коры был небольшой голос, но
зато большая страсть к театру. Влюбленный в нее Криппен
оплачивал многочисленные уроки пения и переехал в Лондон,
потому что Кора надеялась в британской столице сделать
карьеру скорее, чем в Нью-Йорке. Но и в Лондоне Кора не
пошла дальше нескольких выступлений в дешевом мюзик-холле.
Неуравновешенная по натуре, она срывала злость на Криппене,
имела круг сомнительных поклонников, заставляя Криппена
вести хозяйство и обслуживать ее гостей. Криппен терпел и не
возмущался. Последнее время Кора одаривала своим вниманием
американца Миллера.
Такова предыстория. Криппен пригласил инспектора Дью в свой
дом на Хиллдроп Крезент, 39 и предложил свою помощь в
розыске жены. Рассказ Криппена удовлетворил Дью. Он составил
протокол и на этом думал закрыть дело. При составлении
протокола ему понадобилось уточнить некоторые
обстоятельства. Когда же он 11 июля пришел на Оксфорд-стрит,
чтобы поговорить с Криппеном, ему сообщили, что Криппен 9
июля неожиданно покинул Лондон. Дью тотчас проверил дом на
Хиллдроп Крезент и застал его брошенным. С Криппеном исчезла
также Этель Леневе. Лишь теперь у Дью зародилось подозрение,
и он подверг дом тщательному обыску. 13 июля в подвале Дью
обнаружил место, где кирпичный пол, казалось, вскрывался.
Подняв кирпичи, он увидел кровавое месиво. Это были части
тела, в которых нельзя было различить ни головы, ни рук, ни
ног, но остались клочки от одежды и среди них - дамская
ночная рубашка, На другой день в дом на Хиллдроп Крезент
прибыл Август Джозеф Пэппер, хирург и патолог, чтобы
обследовать находку.
Британская судебная медицина того времени во многом
отличалась от европейской. Колыбелью британской судебной
медицины была Шотландия. Там в конце XVIII столетия, по
примеру австрийцев, Андрю Дункан-старший, профессор медицины
при Эдинбургском университете, начал читать лекции по
полицейской медицине. В 1807 году сын Дункана королевским
декретом был назначен на пост профессора судебной медицины.
Предмет был для Шотландии так нов, что депутаты парламента и
городской совет Эдинбурга считали создание кафедры
экстравагантной выходкой правительства. Оно, по их мнению,
"хотело показать этим, что может позволить себе все, что
угодно". Дункан открыл путь, по которому пошли Кристисон,
Трейл, Генри Литтлджон и его сын Харвей Литтлджон.
Медицинские школы Англии значительно позже уделили некоторое
внимание вопросам судебной медицины. Медицинская школа
госпиталя Гайя в Лондоне, с которым связаны такие имена, как
Руан и Джон Гордон Смиты, несколько опередила другие школы
Англии, назначив в 1844 году преподавателем судебной
медицины двадцатипятилетнего хирурга Альфреда Свайна
Тейлора. Тейлор изучал свой предмет во Франции. Его
двухтомник "Теория и практика судебной медицины" был первым
значительным трудом такого рода. Благодаря ему в Англии
получили представление о европейской системе судебной
медицины. Но в то же время именно Тейлор в 1859 году из-за
своей ошибки в процессе об отравлении доктором Сметхарстом
способствовал росту недоверия английской общественности к
юстиции, полиции, а также к новой науке. Это недоверие
чувствовалось и в начале XX века. Оно было причиной того,
что почти ни один патолог не хотел заниматься проблемами
судебной медицины. Решающей же причиной была веками
формировавшаяся и укоренившаяся в Великобритании, за
исключением Шотландии, система расследования скоропостижных
и загадочных случаев смерти.
Если в Европе расследование подобных случаев осуществлялось
полицией, государственными врачами, судебными медиками, то в
Англии, согласно древней традиции, главную роль в этом деле
играл коронер. Коронер - это свободно избранный человек,
который проводит общественное расследование (так называемый
инквест) подозрительных случаев смерти и случаев
скоропостижной смерти в своем районе вместе с судом
присяжных, притом присяжных должно быть не меньше семи и не
больше одиннадцати. В давние времена коронер назначался
английской короной. Его обязанностью было заботиться о том,
чтобы имущество осужденных и самоубийц поступало в
распоряжение короля. С течением времени роль коронера
изменилась, он превратился в контрольный орган расследования
насильственной и скоропостижной смерти. Закон не требовал от
него каких-либо специальных знаний, а только одной
честности. Коронеры и присяжные суды с незапамятных времен
выносили решения о причине смерти без каких-либо медицинских
знаний, исключительно на основании результатов осмотра трупа
и опроса свидетелей. Там, где коронер считал нужным
посоветоваться с врачом, он обращался к первому попавшемуся
практикующему врачу. Европейское развитие судебной медицины
прошло мимо системы коронеров. Эта система была еще и потому
несовершенной, что до 1873 года в Англии вообще не
существовало регистрации смертных случаев. Закон о
регистрации смерти и рождения появился лишь в 1874 году. Но
этого было недостаточно. Несовершенство системы коронеров
критиковалось еще во второй половине XIX века. Однако и на
рубеже столетий десятки тысяч смертных случаев из-за
формальной регистрации и медицинской беспомощности коронера
вообще не расследовались или получали ложное освещение.
Проверкой в 1899 году установлено, что среди
незарегистрированных смертных случаев было 127,
свидетельствующих о преступлении. Специальные контрольные
комиссии 1893 и 1910 годов констатировали, что "существующий
порядок освидетельствования умерших создает условия для
сокрытия преступлении". Но по сравнению с европейской
английская система коронеров имела одно определенное
преимущество. Сообщения о скоропостижных и неожиданных
случаях смерти и их расследование не попадали
непосредственно в руки полиции и поэтому не приобретали
печати преступления. Однако чем больше в Европе развивалась
судебная медицина, тем яснее становилось, что коронеру в
Англии необходимы медицинские знания, знания патологии или
же ему должно быть предписано законом привлекать патологов
для расследования сомнительных случаев смерти. Критики
понимали, что и это еще не гарантировало раскрытия случаев
насильственной смерти. Имевшиеся в распоряжении коронеров
патологи привыкли устанавливать естественные причины смерти.
Специальная же область судебной медицины, знание признаков
насильственной смерти были для них грамотой за семью
печатями. Кроме всего прочего, существовавшее представление,
что любое вскрытие трупа - это "бесконтрольная оргия
убийства", препятствовало какой-либо реформе, а ужасное
состояние многочисленных британских моргов способствовало
возникновению предрассудков. Уже наступило XX столетие, а
привлечение патологов к установлению причин смерти стало
правилом лишь для небольшого числа лондонских коронеров. Они
поняли, что это необходимо не только в случаях убийства, но
и во всевозрастающем количестве случаев, когда решение
проблем страхования и социального обеспечения зависело от
установления причин смерти. В 1903 году городской совет
Лондона потребовал, чтобы большие больницы столицы всегда
имели дежурного патолога, который в любое время был бы в
распоряжении коронера для проведения вскрытия. Но
большинство этих патологов все же очень поверхностно знали
судебную медицину.
И лишь маленькая группа в три человека составляла
исключение. Это были ведущие врачи госпиталя святой Марии в
Паддингтоне, районе Лондона, изучавшие сначала патологию,
затем судебную патологию и анализ ядов. Их имена: доктор А.
Лафф, доктор В. Уилсокс и доктор А. Д. Пэппер.
За возможность применить свои знания они должны благодарить
отнюдь не коронеров, а Скотланд-ярд, На протяжении долгого
времени коронеры, узнав о преступлении, возлагали на суды
розыски преступников. Одновременно мировые судьи вели
расследования против подозреваемых, которых обвиняли
чиф-тейкеры, боу-стрит-раннеры, а позднее полицейские. Очень
часто коронеры и мировые судьи работали параллельно, мешая
друг другу, а судебная медицина отнюдь не стала еще
неотъемлемой частью их работы. В последней четверти XIX
столетия Скотланд-ярд и его высшая инстанция -
государственный секретариат внутренних дел (что
соответствует министерству внутренних дел), а также юристы
все чаще и чаще убеждались, что в сложных, расследуемых
Скотланд-ярдом делах нельзя собрать доказательств, не
предпринимая судебно-медицинского исследования. Однако
никому не приходило в голову открыть при университетах
факультеты судебной медицины, как это было в Европе. Просто
министерство внутренних дел стало подыскивать патологов и
химиков, способных проводить соответствующие исследования,
когда этого требовал какой-нибудь особый уголовный случаи.
Их стали называть патологами-аналитиками министерства
внутренних дел. Среди этих-то патологов и химиков благодаря
успешному раскрытию нескольких убийств и обратили на себя
внимание общественности Лафф, Уилсокс и, прежде всего,
Пэппер.
Именно Пэпперу удалось в 1901 году в деле об убийстве на
ферме Моат в Эссексе не только идентифицировать жертву,
Камилию Холленд, пролежавшую три года в канаве, но и по
имевшимся следам насилия на ее теле доказать, что Камилия не
покончила жизнь самоубийством, как утверждал преступник, а
была убита. Сенсацией для общественности стали также два
других крупных дела: дело Дрюса и Деверойкса. Чистая,
тщательная работа Пэппера впервые пробила брешь в стене
традиционного недоверия к патологам и, в особенности, к
судебной патологии. В 1908 году Пэппер покинул пост первого
патолога госпиталя святой Марии и передал его своему
тридцатитрехлетнему ученику Бернарду Спилсбери, но остался
по-прежнему патологом министерства внутренних дел.
Так приблизительно обстояли дела с судебной медициной в
Англии к утру 14 июля 1910 года, когда Пэппер появился в
подвале дома Криппена на улице Хиллдроп Крезент, чтобы
взглянуть на обнаруженные здесь останки человека. Он сразу
же понял, что это сделал человек, хорошо знакомый с
анатомией. Убийца не только отделил голову и конечности, но
и удалил из тела своей жертвы все кости, уничтожив или
спрятав их в другом месте, а это исключало возможность
произвести идентификацию по скелету. Все части тела, по
которые можно было бы установить пол жертвы, были удалены,
исчезла часть мышц и кожного покрова. Пэппер велел аккуратно
извлечь из ямы останки и доставить их в морг Ислингтона. 15
июля он предпринял тщательное, длившееся много часов
обследование. Среди останков трупа он обнаружил куски ночной
рубашки, на воротнике которой сохранилась этикетка фирмы:
"Рубашки братьев Джонс Холоувей". Эта при известных условиях
разоблачающая находка вселила в Пэппера надежду, что убийца,
несмотря на всю свою предусмотрительность, мог допустить и
другие промахи. По состоянию частей тела можно было
предположить, что они пролежали под полом подвала не больше
восьми недель. Обнаруженные внутренние органы (сердце,
легкие, пищевод, желудок, печень, почки и поджелудочная
железа) свидетельствовали об отсутствии органических
заболеваний. Пэппер передал части этих органов Уилсоксу для
определения, не содержат ли они яда. Дальше дело пока не
шло. Судя по длине найденных волос и рубашке можно было
предположить, что это труп женщины. Но подобные выводы не
могли быть доказательством.
Тем временем утром 15 июля руководство дальнейшим
расследованием взял на себя Ричард Муир, с которым мы
познакомились, рассматривая историю дактилоскопии.
Жесткий и непреклонный Муир с нетерпением ждал результатов.
Он отлично понимал, что это преступление никогда не станет
делом Криппена, если ему не удастся доказать, что найденные
в подвале останки принадлежат Коре Криппен.
Приятельницы Коры опознали ночную рубашку как принадлежавшую
Коре Криппен. Но это едва ли было достаточным
доказательством. Вечером 15 июля Пэппер все еще не мог ничем
помочь Муиру. Лишь в результате дальнейшей кропотливой
работы ему удалось обнаружить кусок кожи размером 14 на 18
см, край которого был покрыт волосами, внешне похожими на
лобковые. Это могла быть кожа с нижней части живота. Пэппера
особенно заинтересовало странное изменение на поверхности
кожи. Оно могло возникнуть от складки, образовавшейся на
коже после смерти, но часть этого изменения напомнила
Пэпперу, работавшему много лет хирургом, шрам. Муир тотчас
опросил друзей Коры и выяснил, что ей делали в Нью-Йорке
операцию, в ходе которой удалили матку. Приблизительно к
этому времени Скотланд-ярд опубликовал точное описание
внешности Криппена и Этель Леневе и объявил их розыск.
Публикация Скотланд-ярда была доставлена на все отплывающие
корабли. В частности, она попала в руки капитана британского
пассажирского парохода "Монтроз" Кэндла, который 20 июля в
Антверпене взял на борт мистера Джона Фило Робинзона с сыном
Джоном. На второй день плавания капитану Кэндлу бросилось в
глаза, что у сына Робинзона женские манеры. Больше того, со
временем он сделал вывод, что взаимоотношения между ними
больше напоминают отношения влюбленной пары, чем отца с
сыном. Свое подозрение он передал телеграфом судовладельцу в
Англию. 23 июля шеф-инспектор Дью и сержант Митчел сели на
быстроходный пароход "Лаурентик" и 31 июля нагнали "Монтроз"
в Квебеке, где арестовали Робинзонов, оказавшихся Криппеном
и Этель Леневе. 10 августа они прибыли в Лондон с обоими
арестованными. К этому времени Пэппер нащупал
"патологический след", который в конце концов привел его к
идентификации трупа.
Три недели Пэппер исследовал кусочек кожи, на который он
обратил внимание раньше. Не был ли это кусочек кожи с низа
живота? Соответствует ли этот шрам шрамам, оставляемым
такими операциями, какую перенесла Кора? Ответить на эти
вопросы было очень сложно, и Пэппер призвал на помощь своего
бывшего ученика Спилсбери. С 1889 года по совету Пэппера
Спилсбери посвятил себя изучению микроскопии тканей и,
прежде всего, образования шрамов. Шрамы как средство
идентификации и доказательства давнишних повреждений
интересовали еще Девержи. Он, например, предлагал
подвергнуть трению или ударам участки кожи, на которых не
просматривались предполагаемые шрамы, при этом на
покрасневшей коже шрамы выступали белыми полосками. Девержи
изучал также вопрос, как различить шрамы, вызванные
болезнью, от шрамов, образовавшихся при телесных
повреждениях. Но основательное изучение этих вопросов стало
возможно только со времени появления усовершенствованных
гистологических методов. Однако эта область исследований
находилась еще в пеленках, когда Пэппер и Спилсбери изучали
клочок кожи из подвала дома Криппена. В результате
длительного препарирования, микроскопирования и сравнения с
нормальной кожей живота Спилсбери удалось доказать, что этот
кусочек кожи покрывал именно нижнюю часть живота. Тем самым
проблема шрама приобрела особое значение. На первый взгляд,
шрам представлял собой подковообразное изменение. Но
изучение его под микроскопом показало, что оба "крыла"
подковы не одинакового происхождения. Одно из них было
складкой кожи, образовавшейся в подвале. Кожа имела здесь
нормальную структуру. Были видны корни волос и, прежде
всего, сальные железы, чего нельзя встретить в
послеоперационных шрамах. Резко отличалось от этого другое
десятисантиметровое "крыло" подковообразного изменения. Оно
состояло из бледно-окрашенной узкой полоски, которая книзу
несколько расширялась. Подобное расширение - частое явление
в послеоперационных шрамах. Оно образуется под давлением
внутренностей. Наличие операционного шрама доказывало все же
следующее: каждый разрез поперек шрама выявлял под
микроскопом справа и слева нормальные сальные железы и корни
волос, которые совершенно отсутствовали на линии самого
шрама. Это типичный признак хирургического разреза кожи и
последующего образования шрама, в котором никогда не
появляются ни волосы, ни железы. Пэппер знал, что часто при
образовании шрама места уколов от наложения шва на рану со
временем совершенно исчезают или оставляют совсем незаметные
следы. И действительно, только под микроскопом Спилсбери
обнаружил их. 15 сентября, после почти восьминедельной
работы, Пэппер и Спилсбери пришли к убеждению, что
исследованный ими кусок кожи покрывал низ живота и что шрам
по своей форме и положению является следствием
хирургического удаления матки.
Уильям Уилсокс Пока Пэппер и Спилсбери упорно трудились над разрешением
этой проблемы, Уилсокс и Лафф тоже не теряли времени. 20
августа Уилсокс установил методом, который мы будем
рассматривать в разделе токсикологии, что найденные части
трупа содержат смертельную дозу растительного яда -
гиосцина. Сотрудники Скотланд-ярда тотчас выяснили, что
Криппен 17 или 18 января приобрел у фирмы "Левис бурровс" 5
граммов гиосцина - количество, которое не могло найти
применения в его врачебной практике. Далее выяснилось, что в
доме Криппена были две ночные рубашки, подобные той, что
нашли на трупе. Фирма братьев Джонс продала Криппену в
январе 1909 года 3 такие рубашки. 15 сентября замкнулась
цепь доказательств, собранных общими усилиями судебных
медиков и криминалистов. Выдвинутое обвинение имело веские
доказательства, и миллионы людей с нетерпением ожидали
процесса над убийцей Криппеном, который должен был начаться
18 октября 1910 года.
Защитник Криппена Артур Ньютон относился к бесчестнейшим
лондонским юристам тех дней. Доказательства, которые
представило обвинение, позволяли, по его мнению, защите
утверждать, что найденные в подвале Криппена части трупа не
являются останками Коры Криппен, а были там еще до того, как
Криппен 21 декабря 1905 года снял дом на улице Хиллдроп
Крезент. Ньютон был уверен в такой тактике защиты, потому
что и он и другой, взявший на себя защиту Криппена в суде,
адвокат Альфред А. Тобин, не верили в возможности судебной
медицины.
Тобин был уверен, что ему удастся с помощью экспертов
опровергнуть эти доказательства или породить сомнения у
присяжных относительно высказываний Пэппера и Спилсбери и
что присяжные не придадут значения доказательствам
идентификации на основании изучения шрама. Таким образом, он
надеялся выиграть этот процесс.
Ньютон был знаком с директором Института патологии при
лондонском госпитале Хубертом Майтландом Тарнбаллом и его
ассистентом Уоллом. Учитывая то, что патологи лондонского
госпиталя питали определенную неприязнь к прославившимся
коллегам из госпиталя святой Марии, он предложил им
взглянуть на кусок кожи со шрамом, якобы принадлежащий Коре
Криппен. Ньютон надеялся, что Тарнбалл и Уолл выскажут свое
ни к чему не обязывающее мнение, которое не совпадет с
мнением Пэппера и Спилсбери. Затем он хотел "поймать" их на
этом высказывании, чтобы они не смогли от него отказаться, и
выставить их на суде в качестве экспертов против Пэппера и
Спилсбери.
9 сентября оба врача осмотрели кожу со шрамом. После
поверхностного обследования они заявили Ньютону, что это
кусок кожи не с живота, а с бедра и что никакой это не шрам,
а складка на коже. Ньютон уговорил их изложить письменно
свое мнение, которое ему необходимо лишь как основание для
защиты. Когда Тарнбалл узнал о действительных намерениях
Ньютона, он понял свою оплошность. 17 октября, за день до
начала процесса, Тарнбалл попросил разрешения произвести
дополнительные микроскопические исследования и с ужасом
установил, что его заявление неверно. Но было уже поздно. Он
решил ничего не менять, не желая (как в свое время Туано)
подорвать свою репутацию, признав ошибку.
Когда 18 октября начался суд над Криппеном, никто не
предполагал, что героем процесса станет Бернард Спилсбери -
молодой человек, имя которого узнают все англичане,
интересующиеся судебной медициной. 19 октября в качестве
свидетелей обвинения выступили эксперты Пэппер и Спилсбери.
Они продемонстрировали законсервированный кусочек кожи.
21 октября в суде появились Тарнбалл и Уолл, чтобы
опровергнуть доказательства Пэппера и Спилсбери. Вот их
заключение: 1. Демонстрируемый кусочек кожи - не кожа низа
живота. На ней отсутствуют сухожилия, которые в этой части
живота соединяют идущие вертикально от груди к тазу мышцы.
Не наблюдается линия альба, которая должна была бы проходить
по данной части тела от груди до лобка. И, наконец, они не
обнаружили еще некоторых сухожилий, типичных для низа
живота. 2. Предполагаемый шов - вовсе не шов, так как на нем
нет следов уколов. Зато можно обнаружить жировые железы,
которых не бывает ни в одном шраме. Поэтому речь идет о
складке кожи, появившейся под воздействием кофточки.
Защитник Тобин добавил, что Пэпперу к моменту исследований
было известно, что Кора подвергалась операции по удалению
матки. Шрам, "найденный" им, не что иное, как результат
предвзятого мнения.
Выдвигая такие возражения по заключению экспертов, адвокат
Тобин был уверен, что разногласия между экспертами должны
породить у присяжных сомнения. Его уверенность возросла,
когда Пэппер заявил, что далее будет выступать его ученик,
проводивший решающие микроскопические исследования. Но кто
такой Спилсбери? Что значит для присяжных мнение молодого,
совершенно незнакомого человека?
20 и 21 октября Бернард Спилсбери выступал свидетелем
обвинения в суде Олд-Бейли. Тридцати трех лет, высокий,
стройный, - с симпатичным, вызывающим доверие лицом, он
меньше всего походил на человека, проводящего большую часть
времени в моргах среди трупов. Тщательно одетый, с гвоздикой
в петлице, говорящий чистым, приятным голосом - таким он
предстал перед судьями, защитниками и присяжными.
Бернард Спилсбери В молодые годы Спилсбери не отличался особым талантом. Он
случайно стал изучать медицину и собирался работать врачом.
Замкнутый, не имеющий среди студентов друзей, без страстей,
как казалось, без особых интересов и способностей - таким
знали его в студенческие годы. Но затем на лекциях и
практических занятиях Пэппера, работая с микроскопом, он
понял, что не создан быть врачом. Его заинтересовали
патология и гистология. С 1902 года он так страстно увлекся
патологическими и гистологическими исследованиями, что даже
не стал сдавать выпускные экзамены. Лишь в двадцать восемь
лет он их сдал. В то время как его одногодки уже давно
работали врачами, он корпел в моргах и лабораториях над
изучением изменений в тканях, тайны которых остались
нераскрытыми даже для его учителя Пэппера.
Спилсбери не стал, как показало будущее, новатором,
проложившим новые пути судебной медицине. Он был практиком,
человеком с необычайно острым взглядом, чрезвычайно искусно
проводившим вскрытия трупов и уже к 1910 году распознававшим
благодаря своей опытности патологические изменения, которые
не могли обнаружить другие даже с помощью микроскопа. Его ни
в коем случае нельзя было назвать человеком необычным,
деятельным или с размахом. Но он был как раз тем, кто был
нужен английской судебной медицине в то время: человеком,
соединяющим в себе выдающиеся способности патолога с
ясностью изложения мысли и с внешностью, внушающей
окружающим веру в его знания. Такая личность должна была
произвести впечатление на судей и присяжных. Адвокат Тобин
первым понял, какая сила уверенности исходит от показаний
Спилсбери, и обратил внимание всех присутствовавших в зале
на то, что Спилсбери - ученик Пэппера, который, естественно,
придерживается мнения своего учителя. В ответ он услышал:
"Тот факт, что я работал с доктором Пэппером, не имеет
никакого отношения к мнению, которое я здесь высказываю. То,
что я прочитал в газетах об операции Бель Эрмо (Кора
Криппен), не оказало на мои выводы ни малейшего влияния. Я
занимаю независимую позицию и отвечаю исключительно за
выводы, полученные в результате моего личного исследования".
Затем Спилсбери шаг за шагом разбил все доводы Тарнбалла и
Уолла, заявив, что экспертам защиты следовало бы знать, что
сухожилия не пронизывают кожу, а расположены как раз в тех
частях мышц, которые были вырезаны убийцей. Линия альба лишь
указывает, где под кожей расположены определенные соединения
сухожилий между отдельными мышцами живота. В данном случае
соответствующие части мышц и сухожилий удалены. Что же
касается особенно типичных сухожилий апоневрозов, которых не
смогли обнаружить Тарнбалл и Уолл, то он их может им
показать. Спилсбери поднял пинцетом сухожилие и показал его
присяжным.
Судья лорд Альверстон, пораженный, подался вперед. Он
спросил Тарнбалла, что тот на это скажет. Тарнбалл пытался
отвертеться. Но Альверстон сурово настаивал: "Ответьте прямо
на мой вопрос - видите вы сухожилие или нет?" Не найдя
выхода, тот ответил: "Да".
Уолл также, не найдя отговорки, изменил свое мнение
относительно происхождения кусочка кожи. "По-моему, - сказал
он тихо, - это кожа живота".
Но они все еще не соглашались, что на коже имеется шрам.
Спилсбери спокойно и холодно возразил: "У меня с собой все
микроскопические препараты. Я прикажу сейчас же принести
сюда микроскоп". Принесли микроскоп, и Спилсбери объяснил
столпившимся вокруг него присяжным все, что они наблюдали в
препарате. У Тарнбалла не было больше аргументов. Он стал
искать выхода из положения, нападая на Спилсбери. Нельзя,
мол, доверять молодым людям, которые и с микроскопом-то не
умеют как следует обращаться. Но Муир под аплодисменты
присутствующих заставил его замолчать, сказав: "Речь идет не
о людях, ничего не смыслящих в микроскопе. Речь идет о таких
людях, как мистер Спилсбери".
22 октября после двадцатисемиминутного совещания присяжные
признали обвиняемого виновным. Спустя четыре недели, 23
ноября, Криппена повесили. Доказательства Спилсбери стали не
только темой для британской прессы, они вызвали в Англии
резкий поворот общественного мнения в пользу судебной
патологии. Это положило начало новой эпохе развития судебной
патологии, которая в течение трех десятилетии - в хорошем и
плохом - была связана с именем Бернарда Спилсбери.